«Первые цвета, впечатлившиеся во мне, были светло-сочно-зеленое, белое, красное кармина, черное и желтое охры. Впечатления эти начались с трех лет моей жизни. Эти цвета я видел на разных предметах, стоящих перед моими глазами далеко не так ярко, как сами эти цвета».

В. Кандинский. Ступени. Текст художника. 1918

«Сало у свинины – бело-розово-желтоватое, халаты – белее и голубее, темно-коричневая печень, красные потроха». И «полотенце, испачканное кровью» - тоже «желтоватое». Эта своеобразная палитра - комментарии художника-шестидесятника Карла Фридмана в его собственных карандашных рисунках к картине «Мясной ряд». Нередко, работая на натуре, художники для памяти фиксируют свои колористические впечатления непосредственно внутри или на полях изображения, стремительно выполненного углем, фломастером или графитом. Жанру цветовых пометок и посвящена очередная ковчеговская выставка. Такие комментарии не редкость в архивах многих авторов, но в этот раз их представлено всего несколько – из числа тех, с чьими творческими наследиями галерея «Ковчег» работает продолжительное время.

Это своеобразное зрелище потребует от зрителя определенных усилий и наличия воображения. К тому же, сделанные в процессе работы «для внутреннего пользования», такие записи нередко опираются на технологические особенности материала и словесно сводятся не к семи цветам радуги, а к названиям используемых в живописи красочных пигментов – в результате, на листах появляются загадочные для непосвященных «хром-кобальт», «капут мортуум» и «церулеум». Константин Истомин так обозначает одежду одного из своих персонажей: «умбра плюс слоновая кость». А небо в одном из его морских пейзажей середины 1930-х, увиденное предположительно в Бердянске, должно быть «тускло-розовое, перекрытое кобальтом или берлинской лазурью». Ему вторит пейзажист-вхутемасовец Ростислав Барто, чьи скалистые островки Адалары неподалеку от Гурзуфа «в свету – охра, чуть зеленоватая, в тени – умбра. На горизонте море голубовато-серое с розовато-палевыми дорожками».

Будем надеяться, зритель, воспитанный прежними ковчеговскими проектами, окажется достаточно изощрен, чтобы представить себе монохромные листы в цвете. Впрочем, одно и то же слово – допустим, «фиолетовый» – у каждого из представленных авторов может означать что-то немного свое – иначе эти художники не числились бы по разряду живописцев.

Чтобы точнее уловить суть наблюдений каждого из представленных авторов, их законченные произведения в цвете также включены в экспозицию.