Мультимедиа Арт Музей, Москва представляет выставку классика советского и российского искусства Андрея Гросицкого «Опознанный объект». Произведения художника находятся в крупнейших собраниях России, а также в отечественных и зарубежных частных коллекциях. Андрей Гросицкий родился в 1937 году в Москве, в 1959 году окончил МГХИ имени В. И. Сурикова и стал преподавать в Заочном народном университете искусств. Его коллегами были знаковые советские художники — Михаил Рогинский, Борис Турецкий и Иван Чуйков. Именно в это время в кругу единомышленников формируется уникальная стилистика Гросицкого, неразрывно связанная с интересом к непритязательной вещи, ее фактуре и парадоксальной «жизни» неживой материи.

Внимание Гросицкого привлекают объекты обыденные: лампа, деталь рабочего станка, тюбик из-под краски, корыто, молоток, мясорубка, ключ, обрывок ткани… Этот неподдельный интерес и чуткость к предметам повседневного обихода разделяли и другие советские художники-нонконформисты, однако живописная манера и композиционные решения Гросицкого поистине уникальны. Предметы быта художник изымает из их привычного контекста и помещает на монохромный фон, тем самым не только создавая «парадные портреты вещей», но и остраняя их. Порой его парадные портреты приобретают фантастический флер: грубая деталь некого механизма отрывается от своего постамента и начинает левитировать на фоне трепетно-тревожного голубого цвета. Суровая индустриальность объектов Гросицкого фонит меланхоличной фантастикой, подобно тому как в фильме «Сталкер» ржавый металл из Зоны таит в себе иномирную жизнь. Остраненные предметы быта воспринимаются нами как инопланетные агрегаты — лишь присмотревшись мы можем вновь опознать в них повседневные объекты.

Жизнь вещей — центральная тема для Гросицкого. Ритуал оживотворения он проводит благодаря своей живописной манере. Художник скрупулезно воспроизводит мельчайшие сколы, дефекты, фактурные помехи на поверхностях — в работах Гросицкого вещи обретают избыточную физиологичность. Жизнь объектов он показывает парадоксально, через демонстрацию уязвимости, болезненности этой материи: живо то, что может страдать. Гросицкий пробуждает в нас эмпатию к вещам: ржавение соотносится с разложением, криво соединенные гайкой трубы — с неправильно сросшимся локтевым суставом, поломанный ключ — с вывихнутой рукой, темно-красный кусок металла на светлом фоне — со рваной раной.

Мир вещей у Гросицкого самодостаточен. По словам художника, его интересует «существование предметов вне зависимости от человеческого бытия». При этом предметы, написанные им, хочется назвать телами. На это впечатление работает и масштаб: маленькие в реальности предметы художник многократно увеличивает, а потому их становится проще соотнести с человеком — и нас ошарашивает осознание ценности жизни в момент катастрофы, когда она ощущается особенно хрупкой.

Композиции Гросицкого барочны, для них характерно неукротимое движение энергии масс из глубины произведения наружу. Вещи вне себя — такое состояние предметного мира Гросицкого согласуется с формулой барокко. Некоторые из работ художника подходят под определение «обманка», trompe- l’œil. Барочный жанр предполагал создание иллюзии присутствия трехмерного объекта посредством живописи. Пастозная живопись Гросицкого порой практически совпадает с реальной фактурой ржавчины и считывается как рельеф, изображенным предметам становится тесно в рамах прямоугольного холста и они буквально выходят за его границы. Все это позволяет квалифицировать работы художника не как «картины», а как «живописные объекты».

Помимо живописных произведений Андрея Гросицкого МАММ представляет графические работы художника, часть из которых ранее не выставлялась. В графике композиции художника обретают легкость. Если громады живописных вещей можно отождествить с телами страждущих, то тонкие графические зарисовки — с их душами. Они все еще извиваются и пульсируют, однако все эти состояния переносятся в другой, более тонкий регистр восприятия. Графика для художника становится лабораторией. Именно в графических работах он собирает из осколков быта странные механизмы, которые хочется назвать организмами — художник, будто алхимик, пытается создать новую форму жизни.

Акт оживотворения непрост: жизнь утверждает себя в порой странных, болезненных и трагических формах — таков парадоксальный оптимизм художника. Гросицкий уверен в созидательной силе искусства: «Сама природа творчества опровергает безысходность… сам акт творения утверждает оптимистическое начало».